Кланы и планы
К ситуации на Северном Кавказе
Шамиль Султанов
Последние события в северокавказских республиках недвусмысленно демонстрируют, что конфликтная спираль в регионе выходит на качественно новый уровень. Через расширяющееся количество целенаправленных убийств и терактов, ответных специальных и войсковых операций проявляется окончательно сформировавшийся конфликтный механизм, охвативший практически весь регион, со своими правилами игры, своими ставками, своими козырями и своими тайнами.
Но через официальные СМИ российскому обывателю по-прежнему тиражируется максимально упрощенная версия, своего рода внешняя матрёшка северокавказского кризиса.
МАТРЁШКА 1 (ОФИЦИАЛЬНО-ПРОПАГАНДИСТСКАЯ) — «СИЛОВИКИ ПРОТИВ МЕЖДУНАРОДНОГО ТЕРРОРИЗМА».
Суть ее в следующем. Главная ценность на Северном Кавказе — стабильность (правда, что это такое никто толком не объясняет). Враги — «международный терроризм», «незаконные вооруженные формирования», «бандформирования», «лесные братья», «шайтаны» и т.д. и т.п. — стремятся всячески подорвать эту стабильность. Местные власти и население, при поддержке федерального центра, сплоченно и активно ведут борьбу с врагом. Бандитов, «шайтанов» и т.д. массово арестовывают, судят, уничтожают. Периодически звучат фанфары и победные реляции.
Но потом почему-то профессиональные снайперы убивают одного из местных министров внутренних дел, гибнут руководящие сотрудники УФСБ, верховных республиканских судов, духовных управлений. Совершается беспрецедентный теракт против Президента Ингушетии, которого охраняет ФСО и т.д.
На этой внешней матрешке нарисована простая и ясная картина: есть враг, и его надо уничтожить. Если же от врага избавиться не удается, значит нужно задействовать еще больше сил, оружия и военных структур, тратить больше денег! Но, в конечном счете, международный терроризм на Северном Кавказе будет побежден!
Конечно, оптимизм, особенно в период вооруженных конфликтов, это хорошо. Но когда же враг будет сокрушен? Можно ли только силовыми способами добиться победы…и над кем? Что такое сегодня международный терроризм на Северном Кавказе? Откуда он постоянно берется? Если бандитов, как утверждается, всего несколько сотен или даже несколько тысяч, то почему мощное российское государство с сотнями тысяч солдат и офицеров армии и спецслужб не может с ними никак справиться? Если по официальной версии террористов и «шайтанов» становится вроде бы все меньше и меньше, а задействованных военнослужащих из различных федеральных ведомств все больше и больше, то почему из года в год откладывается долгожданная победа в борьбе за стабильность? На эти вопросы почему-то никто из официальных лиц не спешит отвечать. А между тем, продолжающаяся годами дестабилизация на южных рубежах России — наглядная демонстрация всему миру слабости Москвы.
На самом Северном Кавказе никто в такое объяснение не верит. Впрочем, в самых разных официальных кабинетах в Москве тоже мало найдется простаков, которые бы согласились с этой предельной, до откровенной глупости, версией.
Когда после убийства Адильгирея Магомедтагирова — министра внутренних дел Дагестана — Президент России Дм. Медведев провел в Махачкале выездное заседание Совета безопасности, он совершенно правильно говорил о сложнейшем клубке накопившихся проблем и противоречий на Северном Кавказе. Это и беспрецедентная коррупция: каждое более или менее денежное место во власти имеет свою цену. Например, место рядового сотрудника ПДС может стоить до 15 тысяч долларов. Это и огромная безработица. Это и низкий уровень жизни большинства населения. Это и ужасающая деградация общественной морали. Это и продолжающийся передел собственности, все чаще приобретающий силовой характер. Это и огромные дотации из федерального центра для поддержки местных бюджетов. И т.д. и т.п.
Только вот почему-то все эти проблемы и противоречия в официальной версии как-то мало связываются с продолжающимся ростом конфликтной спирали на Северном Кавказе.
МАТРЁШКА 2 (КЛАНОВАЯ) — УЖЕ ГОРАЗДО БОЛЕЕ ПРАВДОПОДОБНАЯ ВЕРСИЯ.
В этой модели перманентного северокавказского кризиса главной конфликтообразующей ценностью является власть, поскольку именно доступ к власти гарантирует получение финансовых и экономических ресурсов. Клан или иерархическая коалиция кланов, контролирующие власть в той или иной республике, соответственно пользуют эти ресурсы, состоящие из двух основных видов. Прежде всего это местные ресурсы (земля, предприятия, природные ископаемые, рынки и т.д.). Во-вторых, это республиканские бюджеты, которые в основном формируются за счет трансфертов из федерального центра. Количество местных ресурсов ограничено, но трансферты из федерального бюджета за последние несколько лет существенно возросли.
Кланы, которые не имеют доступа к власти или которых выкинули из власти, соответственно стремятся получить свою долю пирога, чтобы также участвовать в пользовании экономическими ресурсами.
Поскольку жестких и прозрачных правил получения и контроля власти нет, то рано или поздно начинается игра без правил, которая с железной необходимостью приводит к силовой (вооруженной) конфронтации.
Кланы — это особые политико-экономические корпорации, выстроенные на основе семейных, родовых, тейповых, тухумных, этнонациональных традиций. Есть кланы, которые действуют на территории всей России, есть кланы могущественные в рамках той или иной республики. Есть кланы, влиятельные в рамках отдельного города или района. В любом случае для кланового развития важнейшими являются экономические интересы, захват и контроль над своими «грядками».
Хотя кланы возникают в рамках какой-то одной этнической группы и изначально ориентируются прежде всего на нее, тем не менее, по мере расширения масштабов экономических интересов крупные северокавказские кланы становятся интернациональными, интегрируя в себя представителей самых разных национальностей, в том числе и русских. В то же время внутри какого-то одного достаточно крупного народа (аварского, даргинского, чеченского, кабардинского и т.д.) могут возникать и жестко конкурировать друг с другом несколько кланов. Хотя рано или поздно жесткое обострение экономического конфликта между кланами может привезти к вспышке межэтнических, межнациональных противоречий.
Кланы — строго иерархичны, и включают в себя лидера, ближайшее окружение лидера, функциональных и территориальных руководителей, среднее звено, а также рядовых членов клана.
Чтобы удержать власть, а соответственно и сохранить под контролем ресурсы, система правящих кланов активно использует в борьбе со своими оппонентами официальные силовые структуры.
Оппозиционные, лишенные власти, кланы могут обратиться к помощи «серой зоны» — совершенно особой социальной прослойки, которая сформировалась на Северном Кавказе за последние 10-15 лет. В этой «серой зоне» сосредоточены действительные бандформирования, криминальные вооруженные силовые структуры, «эскадроны смерти», работающие на заказ, профессиональные террористы, незаконные вооруженные формирования исламских радикалов, «лесные братья» и т.д. В этой же «серой зоне» скрыты вооруженные формирования оппозиционных кланов. Но в действительности мало кто знает о реальной структуре «серой зоны», которая не ограничивается лесом, горами или примитивным подпольем, а охватывает, прежде всего города и крупные поселки.
При этом в нынешних условиях социально-экономической деградации на Северном Кавказе «серая зона» имеет достаточно широкую социальную подпитку, постоянно воспроизводится и расширяется. Многие попадают туда из-за экономической безысходности, хронической безработицы, по причинам кровной мести, преследований по идеологическим или религиозным соображениям, клановой или национально-групповой солидарности и т.д.
Особая специфика «серой зоны» в контексте нынешней северокавказской конфликтной спирали заключается в том, что она парадоксальным образом может быть выгодна всем: кланам, которые контролируют власть, и кланам, оттесненным от этой власти, официальным силовым структурам.
Конечно, до поры до времени кланы, обращающиеся за поддержкой в «серую зону», отнюдь не стремятся военным путем прийти к власти. Главное для них заключается в том, чтобы подорвать легитимность контролирующих власть кланов, продемонстрировать их недееспособность и неспособность управлять и контролировать социально-экономическую и политическую ситуацию.
И, наоборот, правящие кланы, опираясь на официальные силовые структуры, пытаются доказать свое право на власть. При этом борьба ведется не против конкретных и в общем-то достаточно известных противников, а как бы вообще против безличной «серой зоны» — «международного терроризма», «шайтанов», незаконных вооруженных формирований и т.д. Обычно адекватной агентурной сети в «серой зоне» у официальных силовиков нет, и наоборот, оппозиционные кланы имеют своих представителей в силовых структурах. Соответственно и удары официальных силовых структур чаще наносятся по тем социальным группам, которые питают эту серую зону. И тогда на место пяти убитых приходят десять-пятнадцать новых боевиков.
Иначе говоря, действия официальных силовых структур ведут к тому, что эта «серая зона» постоянно расширяется. Официальные силовые структуры ведут борьбу избирательно: они не затрагивают руководящие структуры оппозиционных кланов. С одной стороны, из-за оправданного опасения массовых выступлений и даже локальных вооруженных столкновений. С другой стороны, оппозиционные кланы также имеют своих агентов и представителей среди официальных силовых структур, подкармливают их и направляют их действия в «серой зоне» таким образом, чтобы не подставить свои реальные силовые ресурсы.
По мере экономического роста клана все более острой становится проблема защиты его интересов, проблема не только развития, но и выживания, в том числе и физического. Чем больше «экономических грядок» начинает контролировать клан, тем больше у него становится конкурентов и врагов. И речь идет уже о защите не только правовой, социальной, политической, но и силовой. Соответственно объективная зависимость кланов от «серой зоны» только усиливается.
Чтобы усилить отрицательные установки общественного мнения против официальных силовых структур, могут осуществляться целенаправленные провокации против населения. В этом случае негативная реакция против силовиков одновременно проецируется и на клан или коалицию кланов, которые контролируют власть.
С другой стороны, клан, который контролирует власть вместе с силовыми структурами, стремится сознательно усиливать тезис о растущей террористической угрозе. Поскольку это может находить нужный отклик на уровне тех или иных федеральных органов.
МАТРЁШКА 3 (ФЕДЕРАЛЬНО-КЛАНОВАЯ) — ЕЩЕ БОЛЕЕ АДЕКВАТНАЯ НЫНЕШНЕМУ КОНФЛИКТУ.
Каждодневная борьба на региональном уровне на Северном Кавказе за власть и ресурсы происходит, естественно, не в безвоздушном пространстве, а в рамках всемогущей общероссийской коррупционной системы.
Кланы, контролирующие власть в республиках, имеют, помимо официальных, легитимных выходов, также и интенсивные коррупционные контакты с определенными федеральными уровнями и персоналиями. В том числе и своих лоббистов в силовых структурах на федеральном уровне.
Определенная и значительная часть тех финансовых средств, которые в виде трансфертов поступают на Северный Кавказ, по отработанным схемам «распиливаются» между соответствующими республиканскими кланами «при власти» и «федеральными товарищами». А поскольку речь идет о суммах, исчисляемых многими сотнями миллионов и миллиардов долларов ежегодно, то в игре участвуют очень многие влиятельные представители федеральных ведомств.
Но и конкурирующие кланы также имеют доступ на федеральный уровень к определенным персоналиям, опять-таки через определенные «коррупционные коридоры». Эти «коридоры» используются либо для получения конкретного, лоббистского содействия в постоянной, не стихающей ни на день войне за власть в той или иной республике, либо для получения некой нужной и важной информации опять-таки для ведения успешной борьбы. Проще говоря, оппозиционные кланы пытаются купить влиятельные десятки или сотни влиятельных персоналий в Москве, чтобы иметь некий «кадровый противовес» против кланов, контролирующих власть. При этом каждый ранг, каждая должность имеют свой цифровой эквивалент: лоббистские усилия федерального министра, его заместителя, начальника департамента, того или иного сотрудника Администрации Президента, депутата Госдумы и т.д. оцениваются по разным ставкам.
И тогда получается, что в разгорающийся северокавказский конфликт объективно оказываются вовлечены не только многочисленные местные кланы, но и сотни влиятельных федеральных игроков.
На определенном этапе развертывания конфликтной спирали возникает парадоксальная психологическая ситуация. Отдавая себе отчет в том, что оппоненты имеют необходимые связи в Москве, кланы, контролирующие власть, уже не могут в полной мере полагаться на официальные силовые структуры на местах, часть из которых может работать на клан, находящийся у власти, а часть — на другие кланы, которые стремятся эту власть заполучить. Это может происходить и на уровне МВД, ГРУ, ФСБ, армии и других структур.
В этой связи возрастает не только общая неопределенность во всей региональной ситуации. Еще больше объективно усиливается значение «серой зоны». Возникает поистине босхианская картина действительности: «серая зона», все эти криминальные вооруженные структуры, эти бандформирования, «эскадроны смерти», «лесные братья» и т.д. и т.п. не только воюют с официальными силовыми структурами, одновременно они с ними могут на бизнес-основе и взаимодействовать. Причем в этой сложной комбинационной игре могут возникать и возникают совершенно немыслимые, казалось бы, пасьянсы. Соответственно на этом уровне управляемость этим конфликтом постепенно, но неуклонно выходит из-под контроля.
Поскольку официальные правила не работают, то кризис неизбежно приобретает характер конфликтной игры с нулевой суммой. Кланы, вовлеченные в конфликтную спираль, уже не могут из нее соскочить, даже если пожелают, поскольку на кону оказываются не только экономические ресурсы и статус, но и физическое выживание.
Тогда соответствующие стратегии игроков в северокавказском конфликте начинают определяться всего двумя, но железными правилами.
Во-первых, наличным силовым потенциалом — какое количество вооруженных сил в «серой зоне» или на федеральном уровне контролирует тот или иной клан. Иначе говоря, начинается своего рода силовая гонка.
Во-вторых, каков потенциал внешней поддержки того или иного клана, чтобы претендовать на власть.
Возрастают и соответствующие финансовые расходы. Под планируемую будущую победу (альтернативой все чаще становится физическое уничтожение) боссы соответствующих кланов могут брать в долг десятки миллионов долларов для покрытия растущих в конфликтной спирали расходов.
Именно на федерально-клановом уровне окончательно понятным становится ответ на вопрос — почему у Москвы нет проработанной долгосрочной стратегии на Северном Кавказе. Потому что фактически единого федерального центра как бы и нет, а есть несколько или множество группировок, каждая из которых играет свою игру от имени Москвы.
МАТРЁШКА 4 — «МЕЖДУНАРОДНО-КЛАНОВАЯ».
Есть железный политический закон, который многократно подтверждался в истории. Ни одно здоровое государство не должно допускать длительной кризисной дестабилизации на своих границах, тем более перманентного конфликта на части своей суверенной территории. Дело в том, что любая тлеющая конфликтная ситуация дает возможность для проникновения в эту зону различных внешних игроков, в т.ч. и глобальных игроков с их спецслужбами.
С другой стороны, если какой-то клан безнадежно проигрывает, а на кону оказывается физическое выживание руководства этого клана, то, безусловно, он будет апеллировать к другим внешним силам, помимо Москвы. Более того, эти внешние силы, если у них есть соответствующая стратегия, могут оказывать потенциальное воздействие на конкурирующие кланы (Ингушетия), на федеральные органы, персоналии, которые участвуют в изъятии соответствующих ресурсов. Также потенциальное воздействие может оказываться на «серую зону» через поступление оружия, направление инструкторов и т.д.
Соответствующим образом кланы, которые контролируют власть (Чечня, Карачаево-Черкесия), тоже могут на себе испытывать потенциальное воздействие со стороны этих внешних сил.
Но северокавказский конфликт сегодня находится в таком состоянии, что в любой момент, когда нужно будет обострить ситуацию, это может быть сделано буквально в течение нескольких часов. И то, что произошло за последние месяцы (убийство нескольких должностных лиц в Ингушетии, министра внутренних дел в Дагестане), является показателем того, что отрабатываются модельные схемы, в рамках которых и может произойти такая резкая дестабилизация. Если в результате резкого обострения социально-экономического кризиса в стране, например, Президент уйдет в отставку и будут назначены досрочные выборы, то конфликтная ситуация на Северном Кавказе может быть целенаправленно взорвана, и тогда выборы вряд ли удастся провести. Вот тогда Россия окажется без легитимной власти.
***
Как известно, резкая дестабилизация социально-политической ситуации в 1987-91 гг. на Южном Кавказе существенно ускорила развал Советского Союза. По аналогии развертывание конфликтной спирали на Северном Кавказе может стимулировать начало развала России. Более того, переход конфликта в острую фазу способен привести к реальному всплеску терроризма в крупнейших российских городах, возникновению неуправляемости, паники и хаоса.
Может быть, всё это слишком мрачные и пессимистические предположения. Однако в эпохи глобальных кризисов готовиться надо прежде всего к самым негативным сценариям.
Оптимистическая точка зрения в наше время должна заключаться в следующем: «Сегодня — плохо, но это хорошо, потому что завтра может быть гораздо хуже».
Читайте по теме:
Опубликовано: 03.08.2009, рубрики: Аналитика.