«Духовное управление мусульман Саратовской области»

— Мукаддас Аббасович! На сайте Духовного управления мусульман Саратовской области о вас сказано: «Выступает за единство ислама и политики». Что, есть какая-то специфическая исламская политика?

— Начнем с того, что в исламе нет разделения на светское и духовное. Все стороны человеческого бытия охвачены исламом: социальная деятельность, общественная, политическая, дипломатия, военное руководство… Разделить это невозможно.

— Тогда, видимо, речь идет о том, чтобы в политике руководствоваться принципами ислама. Какими прежде всего?

— Безусловно, моральными. Обязательное соблюдение договоров, которые заключаются, – это один из основных принципов устройства общественной жизни.

Второе: есть такое понятие как зиммия. Это когда в исламском сообществе живут те, кого Коран называет людьми писания – иудеи и христиане. Эти люди в рамках общего законодательства живут автономно, в соответствии со своими правилами и принципами.

— Но реальная политика часто не соответствует идеалам.

— Мы все-таки говорим о принципах. Думаю, что верующий человек будет соблюдать нормы, держаться в определенных рамках.

— На ваш взгляд, политика нашего государства сейчас соответствует нравственным принципам?

— Это очень сложный вопрос. Прежде всего, потому, что нынешние взаимоотношения абсолютно вне конфессий. К сожалению, за постсоветский период у нас до сих пор не сформировалась определенная моральная доктрина.

— Как вы считаете, массовые выступления, практически революции, в арабском мире — результат того, что правители этих стран не соблюдали нравственные обязательства перед народом?

— Абсолютно так. Если говорить о Египте, это было прогнозируемо. Только не совсем понятно, почему революция произошла именно сегодня. Ведь военное положение сохранялось там с 1981 года, всеми способами подавлялась любая политическая деятельность – не только радикальных, но нормальных центристских сил.

В Тунисе – то же самое. И знаете, там была парадоксальная ситуация. Тунис — мусульманская страна, где женщинам было категорически запрещено находиться в государственных учреждениях в платках. То есть подавлялись любые проявления свободы выбора.
В Алжире же в начале 90-х годов, когда мусульманские политические силы легальным способом фактически пришли к власти, был совершен военный переворот.

Грех порождает только грех. На основе греха нельзя делать что-то хорошее, чистое. Это применимо к отдельно взятому человеку, к семье, к этносу, к обществу, к государству.

— Можете ли вы оценить, насколько серьезно в этих народных выступлениях влияние исламских организаций?

— В Египте самая крупная мусульманская сила – движение «Братья мусульмане». Оно временами запрещалось, а временами было представлено в государственных структурах и в общественной жизни. Тунис для нас был в определенном смысле закрытым государством. В Алжире, к сожалению, после военного переворота основная часть легальной оппозиции или сошла на нет, или сильно радикализировалась, фактически развязав гражданскую войну.

— Можно ли считать эти революции в какой-то мере религиозными? Или скорее социальными?

— Думаю, что и религиозные моменты присутствуют. Потому что, когда пытаются подавить религиозную деятельность людей, это, конечно, без ответа не остается. Религиозные принципы для любого верующего человека являются первостепенными.

— В последнее время лидеры Германии, Великобритании, Франции заговорили о провале политики мультикультурного общества. Их беспокоит то, что иммигранты – в основном из мусульманских стран – игнорируют ценности, традиции, устои общества, в котором живут.

— Что происходит в Европе? Первое поколение иммигрантов – люди из Африки, из бедных регионов, в большинстве своем безграмотные, приехали туда в 60-е, 70-е годы в поисках материально обеспеченной жизни. Они частично адаптировались, ассимилировались в это общество. А теперь выясняется, что их дети становятся совершенно другими. Почему это происходит? Вроде бы в Европе сделано все, чтобы люди жили в земном раю. Тем не менее, люди, даже адаптированные, не говоря уж об их потомках, отказываются от этой адаптации.

— Люди ищут свои корни…

— Я не совсем согласен. Возврат к корням может быть в сфере культуры, а это именно духовная сфера, имею ввиду отношение к своему создателю. Я не исключаю, что люди поняли: материальное – это еще далеко не все, почувствовали духовный голод.

— Но Англия, Франция могут ответить: «Вам не нравятся наши духовные условия? Возвращайтесь на родину».

— Я беседовал с живущими в Англии мусульманками, когда они приезжали сюда. Они довольны своей жизнью, но при этом не ассимилируются. Они говорят: нам хорошо в английском обществе, но при том, что мы создали свой микромир в рамках этого общества, и мы не мешаем друг другу. И люди, живущие в Германии, тоже не говорят, что эта проблема стоит так остро.

— Почему же подряд три лидера ведущих стран Европы заявляют об этом?

— Саркози можно понять. Во-первых, там иммигрантов больше, уже есть целые города, районы в крупных городах, которые заселены ими. А в Германия власти предусмотрительны. Мы ведь как привыкли: только когда уже подошли к критической черте, начинаем бить тревогу. Немцы же обращают внимание на проблему, когда та только еще возникает. А проблема состоит хотя бы в том, что нет прироста коренного населения, оно стареет.

— У нас любят крайности. Помните, мэрия Москвы предлагала кодекс поведения для приезжих: разговаривать только по-русски, национальные одежды не носить…

— Это невозможно реализовать. У нас не выполняются нормальные законы, необходимые для жизни. Но с мигрантами государство действительно должно работать. Сегодня без них мы практически не можем жить. Но те, кто приезжает, должны, по крайней мере, знать язык. Им нужно объяснить: без русского языка вы здесь работать не сможете, помочь изучить язык.

— Много напряжения создают приезжие из российских регионов, с Северного Кавказа. Может быть, молва преувеличивает масштабы, но проблема-то существует…

— Согласен, существует. Я вижу, что какие-то силы, непонятные для меня, хотят, чтобы был водораздел между теми, кто приезжает с Кавказа, и теми, кто здесь живет постоянно.

На мой взгляд, проблема началась не с боевых действий, хотя они унесли много человеческих жизней. Сейчас не гибнут люди так, как гибли они во время двух войн. Тем не менее, это отталкивание двух частей населения катастрофически быстро происходит. И началось это с того, что приезжих с Северного Кавказа стали называть «людьми кавказской национальности». Это была мина замедленного действия, которая сегодня выросла в большую опасность: кто-то хочет вытолкнуть Кавказ из России.

Естественно, среди приезжающих оттуда есть люди, которые поддались эйфории самовлюбленности, самоуверенности и в какой-то мере наглости. У них создавалось ощущение безнаказанности. Но это, мне кажется, создавалось отчасти искусственно. В том числе в Саратове.
В лезгинке я, честно говоря, ничего плохого не вижу. Хороший танец, многим нравится – и местным жителям. Но я абсолютно согласен, что эти танцы должны происходить не в местах, где другие люди отдыхают. Тем более я был категорически против того, что ребята устраивали такие танцы у храма «Утоли моя печали». Точно так же я возмущался бы, если бы это происходило возле мечети. И я поддерживаю представителей православной церкви, которые высказывали недовольство.

Но почему не применялись законные методы, чтобы эти акции не проводились в таких местах? Звучали объяснения: если милиция будет вмешиваться, то могут подать в суд. Значит, на митингах у нас в стране, как мы видим, могут избивать старушек, бабушек, не боясь суда. Могут разгонять разрешенные законом митинги, тоже не боясь суда. А здесь молодые люди нарушают правопорядок – и к ним применять какие-то меры боятся! Это дает мне еще больше уверенности в том, что это было сделано специально. Тогда пошли акции – больше политического плана, и эта волна была направлена уже против кавказцев.

— Может быть, дело не только в безнаказанности, а и в менталитете кавказцев?

— Знаете, я видел представителей Северного Кавказа в Малайзии, в арабских странах – абсолютно никаких проблем нет. Люди нормально живут.
Надо создать условия, которые не позволяли бы людям «отпускать тормоза». Чтобы они видели, что закон соблюдается. Кто создает такую ситуацию, чтобы люди могли совершать правонарушения? Коррупция.

Я не оправдываю тех, кто нарушает законы. Когда после событий в Москве на Манежной у нас в Саратове было выступление группы молодежи и их задержали, я был возмущен не действиями милиции, а именно поступками этих молодых людей. Потому что они разрушают то, что мы, мусульмане, наш актив, делаем, чтобы были мир и спокойствие.

Чтобы приучить людей к порядку, нужна система. Ведь во многих мусульманских странах действительно не пьют алкоголь. Почему? Потому что в исламе есть не просто декларация о запрете, а конкретные методы воздействия. И потом вырастают поколения, которые не нуждаются в этом.

— Какие методы?

— Есть наказания вплоть до тюрьмы, потому что употребление алкоголя считается одним из тяжких грехов, наравне с убийством и воровством, с бегством с поля боя. Создается атмосфера осуждения, то есть даже если человек и захочет пить, то не будет, потому что это позорно.
Нужно создавать такие условия, чтобы человек, бросивший пустую пачку сигарет на улице, был оштрафован, и чтобы ему было стыдно это сделать. А если этим не заниматься, у нас будут проблемы. От них мы никуда не уйдем.

— Самая больная проблема – терроризм. Все-таки, какая формула ближе к истине: «терроризм не имеет национальности» или «исламский терроризм»?

— Я недавно, после трагедии в Домодедово, написал в своем блоге, что терроризм – явление не национальное, не религиозное. Это – явление политическое.

— Да, в основе политика и экономика, но флагом-то они выбрали религию.

— А в Ирландии целые конфессиональные группы выбрали террор в качестве орудия решения своих проблем. Это что, католический террор? Или протестантский? А баскский террор – он национальный или конфессиональный?

Если говорить о тех действиях, которые сегодня совершаются от имени мусульман, я не исключаю, и практика показывает, что на уровне организаторов и исполнителей последнее время часто выступают люди, которые себя идентифицируют как мусульмане. Но вы помните, начиная с взрывов домов в Москве, чтобы был назван хотя бы один заказчик хотя бы одного террористического акта? А ведь это главное.

Мое глубочайшее убеждение, что заказчиками мусульмане не являются. То есть основой террора является не ислам и не мусульмане.
Извечный вопрос: кому это выгодно? Что-то для мусульман изменилось к лучшему в результате того, что от имени ислама, как провозглашают организаторы, совершаются теракты? Нет, наоборот, все оборачивается именно против ислама и мусульман. В обществе создана установка, что чуть ли не все зло исходит от мусульман. Общество настроено негативно, это сказывается во всем. Например, сегодня представителю Северного Кавказа снять квартиру –целая проблема.

В Москве и ряде других городов начали запрещать строить мечети. Кому это выгодно? Нам при нехватке своих кадров, даже при наличии материальной базы, очень сложно приглашать специалистов из-за рубежа, без которых мы не можем пока обойтись.
Что, на Северном Кавказе улучшилась экономическая обстановка? Мы сегодня получили проблему во всем регионе, начиная от Дагестана и кончая уже границами Ставрополья и Карачаево-Черкесии.

Здесь, на мой взгляд, решаются очень большие, глобальные политические задачи, которые абсолютно не связаны ни с исламом, ни вообще с религиозным фактором.

— В прессе одно время появлялись версии о том, что существует некий проект исламского государства от Башкирии и Татарии до Северного Кавказа – с отделением от России.

— Вы верите в этот бред?

— Думаю, есть люди, много ли их или мало, у которых этот бред в голове присутствует.

— Я думаю, что людей, которые могли бы этот бред хотя бы на один процент воплотить в жизнь, нет. Мы не то чтобы что-то новое, мы на старом ничего сделать не можем. Посмотрите на любой регион: вы видели хоть один с нормальным, соответствующим сегодняшнему дню, развитием во всех сферах жизни?

А с нуля что-то создавать!.. Помимо желания нужны ресурсы. На какой базе строить это государство? Люди сегодня не хотят разделяться. Вопрос тогда в том, для чего эта информация вбрасывается?

— Но я думаю, вы допускаете, что есть люди, которые желали бы продолжить раскол страны?

— Сейчас я в этом не сомневаюсь. Когда читаешь в прессе вещи, которые разделяют людей, раскалывают, оскорбляют целые сообщества людей, которые разрушают государство, думаешь, почему они публикуются? Мы же видим: то, что не нужно печатать, или о ком не нужно печатать, это не будет никогда напечатано. Значит, те публикации где-то поощряются. Значит, есть люди, которые работают, чтобы нас разъединить и развалить.
Причем здесь мусульмане, причем здесь ислам, причем здесь наши учебные заведения? Это плохо для всех, не только для мусульман. Вопросы антиисламской кампании – это вопросы государственной безопасности.

— Я помню вас выступающим с балкона «Саратовгражданпроекта» на набережной – это был один из первых демократических митингов в Саратове, еще в конце 80-х.

— В 1989 году, 11 февраля.

— Вопрос, может быть, риторический: много ли оправдалось из тех надежд?

— Да, конечно. То, что мы сделали, во-первых, не было при нашей жизни. Сегодня многие, и я в том числе, ностальгируют по тому, что было. По тем человеческим отношениям. Много было хорошего.

Но проблема в том, что наше государство, великое государство, было построено на фундаменте, который не мог долго оставаться основой. Это – фундамент безверия, отрицания своего создателя. Это все равно, как если бы при строительстве этой мечети, где мы с вами беседуем, забили не 22-метровые сваи, а какие-нибудь деревянные столбы. Вопрос во времени, но это здание рухнуло бы.

А из того, на что мы двадцать с лишним лет назад надеялись, может быть, не все сбылось. Но что-то ведь случилось!

— Да, и много хорошего. Но и плохого тоже немало.

— Да, и плохого немало.

— А сейчас вам не кажется, что очень многое из плохого возвращается?

— Во всяком случае, сегодня есть выбор для человека. Во многом проблемы наши обусловлены нежеланием человека сделать что-то для себя. Мы пассивны.

— Но пассивность накапливалась постепенно. После начала 90-х годов, когда в Москве на Манежную на митинг выходили сотни тысяч, люди увидели, что их ожидания, надежды обмануты теми, кому они поверили.

— В моем понимании активность заключается не в том, чтобы выходить на улицу. Сегодня у нас очень слаба гражданская позиция. В стране масса социальных проблем. Маленький пример: не хватает детских садов. Что мешает людям, условно говоря, среднего состояния, у которых есть возможность, объединиться и организовать частный детский садик?

Почему мы не хотим понять, что время бесплатного прошло, что сегодня нужно вкладывать в будущее своих детей деньги, свое время. Понятно, что мы многое не можем, но даже то, что нам сегодня дает российское законодательство, мы не используем и на полпроцента.

— Но вы же знаете, что законодательство – это одно, а практика – другое. Те, кто попытаются организовать частный детский сад, замучаются взятки давать за разрешения, согласования…

— Да, проблема есть, но это же не снимает с нас задачу воспитания. Потом, я думаю, при очень большой настырности можно решать вопросы и без взяток. Так что не стоит говорить, что во всем виновата власть… Власть у нас такая, какая есть.

— Но люди не привыкли быть самостоятельными. Они привыкли жить в социальном государстве, и я считаю, это совсем не плохо, что государство брало на себя многие социальные заботы. А теперь оно от этого отказалось.

— Мы говорим, что не привыкли быть самостоятельными, хотя уже 20 лет Союза нет. Мы говорим, что в России всегда было так: плохие дороги, одно, другое… А что нужно сделать, чтобы в России было хорошо?

Как материальная причина всего, что есть в нашей жизни, хорошего и плохого, виноваты мы… Но любой верующий скажет, что если бы создатель этого плохого не хотел, этого не было бы. Значит, он захотел. Зачем? Значит, мы живем не в гармонии с ним.

Сергей Сергиевский